ПОВЕСТИ МИХАИЛА КАКАШКИНА От издателя. Повести сии написаны моим любезным другом – Михаилом, но издаю их я, вследствие чрезвычайной стеснительности дружбана. Издатель
Повесть первая. Стрелка Я взлетел вниз по лестнице и устремился на стрелку. Тама меня должны были ждать те сраные ублюдки, что часто ходят с пистолетами и ножами в огромных кобурах ковбойского размера. Я бежал на стрелку, что хватало духу, ибо пужался одной токмо возможности выглядить опоздуном в очах сраных ублюдков с пистолетами и ножами в огромных кобурах ковбойского размера. Сии ублюдки были чрезвычайно злы вследствие моей острой нелюбови к грязным ублюдкам. Из-за этой моей острой нелюбови я даже опасался, как бы они меня не шлепнули. А началося у меня все так. В один распрекрасный день я шел по улице, как вдруг вижу: надвигается один чертов ублюдок с огромным ножом на почтенную старушку. Почтенная старушка явно охуевала. Она, может быть, не привыкла, когда на нее – и с ножом. Она, может, любила, чтоб ее манили пряником, а вовсе даже никаким не кнутом, а уж, тем паче, не грязным ножом. А грязный же ублюдок, тем временем, преспокойно продолжал свои усердия по поводу вертения ножа вокруг лица обыденной старушки. Я не вытерпел сего нонсенса, подбежал и дал негодяю по морде. Прямо в пах! Негодяй от испуга выронил свой негодяйский режик. Дабы избежать рукоплесканий со стороны восторженной старушки, я бросился наутек, дав негодяю возможность вдоволь насладиться своим ноющим пахом, видом падшего режика, улепетывающей старухи и грозного, убегавшего меня. А потом ко мне во дверь позвонили какие-то негодяи. А я им не токмо не открыл, но даже стал разговаривать сквозь дверь, а вовсе не лицом к рожам. А рожи, тем временем, базарили чё-то насчет того, чё всё плохо. Причем, плохо, как я понял, будет мне, сказали чертовы негодяи, ежели я не припруся на их вонючую стрелку. Ну я и приперся. Как дурак, блядь, честное слово! Пришел к мусорке, в назначенное, бишь, место. Вонючие негодяи ужо тусовались там, приехавши на роскошном негодяйском «Мерседесе». Я сказал негодяям: - А чё вам надо, казлы-какашки? А негодяи мне сказали: - А чё ты такой нехороший? Негодяй, блядь! А я им сказал: - Чё материтесь-то? А они мне сказали: - А чё ты такой гадкий, что ажно нашего любимого Сеньку Зайчикова в пах побил? А я им говорю: - А чё он? А они мне: - Чё – чё? А я им: - Ну, он, типа, старушку хотел побить режиком… А они говорят: - Так это ж плохая, нехорошая старушка. Она процентщица и даже ростовщица. Она, может, у нашего любимого Сеньки Зайчикова хотела последний «Мерседес» отобрать. А я говорю: - А это не повод бедную старушку режиком угрожать! А они говорят: - Как же это не повод, когда – этакая гадкая старушка? А я говорю: - Не пиздите! Она была хорошая старушка и даже боялась гневного режика. А они говорят вдруг: - А давай, ты нам заплотишь чуть-чуть немножечко денежек, и мы пойдем по домам. Щас, через полчаса уже «Спасатели Малибу» по телевизеру начнутся. А я говорю: - А скокмо вам заплатить, нехорошие вы люди? А они говорят: - Да чуть-чуть немножечко… Пять тысяч. Я говорю: - Чё-то много. За пах-то. А они говорят: - А чё это много-то? А я говорю: - Пах-то один, а тыщ-то пять. А они говорят: - Ну тогда давай не пять тыщ, а один миллион. А я говорю: - Да ну бы вас! Шутки шутить изволите… А они говорят: - Ты чё? Бык, сука! Ты чё, пожалел нам чуть-чуть миллиончика? Мы ж в рублях просим – тебе это реально. А я говорю: - А давайте я вам покажу одну лучше старушку, которую можно зарезать. …Но тут приехали менты и всех повязали. А меня через неделю отпустили. И даже прощений попросили. А на стрелки я больше не хожу. На хуй надо!.. Повесть вторая. Любовь А однажды еще пришла ко мне барышня и говорит: - Шутить изволите? Где шампанское? Где коньяк? Где цветы в рюмке на столе? Где роскошные кубинские сигареты в длинных портсигарах? А я говорю: - Чё-то вы, барышня, того, завираетесь! Какие на хуй цветы в портсигарах? Я, возможно, знаете ли, про любовь вещал, а не про пьянку с шампанским? А барышня тут нежно улыбнулась и сказала: - Как енто романтично! А, помните, у Сергея Шнурова: «Я тебя умолял: будь моею!; заебался пиздеть про любовь…»… А я сказал: - Отчего же, конечно, помню! А помните еще, из последнего: «Ну, и, конечно, все эти бабы, которые садятся мне на конец; о! я ебусь с ними со всеми, но без тебя – пиздец!..»… А начиналось у нас всё с этой барышней так. Шел по улице я и увидел ее. Подошел я к ней и сказал тогда: - А я, знаете ли, вас приглашаю к себе, хоть и первый раз в жизни вижу… Ну это-то ладно – хуй с ним! Я чисто токмо хочу, шоб у нас любовь была, морковь, все дела… А барышня сказала: - Какой вы романтичный! Вы, наверное, Сергея Шнурова любите? Я сказал: - Люблю. А она сказала: - Я к вам обязательно приду. Дайте мне адресок. Я дал. Адресок. И она пришла. И вот щас стоит тут она, шавка такая, и возмущается, что, дескать, портсигары у меня не растут. Я ей говорю: - А как у меня, угадайте, в смысле водопровода? А она говорит: - Наверно, у вас унитаз золотой. А я говорю: - Да нет, я не про то. Я говорю: трубы у меня горят. Давайте выжрем бутылку водки, сударыня! А она говорит: - Как енто романтично! В общем, выкушали мы с ней, не одну, не две, а одну с половиной бутылки на двоих, и уснули. А утром она мне говорит: - А помните, у Бориса Гребенщикова: «Ведь я нажрусь как свинья, я усну под столом…»… А я говорю: - Отчего же, вполне помню. А, помните, еще у Шнурова: «Я приполз домой и звоню в звонок – блюю, шатаюсь, насквозь промок…»… А она мне грустно эдак отвечает: - А мне уже домой пора. И ушла. А потом больше не пришла. Более я в любовь с этой барыней не ведаю. Не вышло у меня с ней любви, короче. Повесть третья. Торгаши Я, братцы мои, знаете ли, не люблю всяческих торгашей. И даже, может быть, в чем-то ненавижу. Вот захожу однажды в одну фирму, которая, как назло, поместила свой негодяйский телефон в моей любимой газете «Бригадный монтер». В ентой, мать ее, газете, представьте се, этакого содержания объява содержалась: «Кто, мать вашу за ногу так, хочет подзаработать чуть-чуть немножечко денежек-копеечек в валютных единицах, айда к нам в фирму!». Ну я и пошел. Как дурак, блядь, честное слово! Прихожу в енту разгильдяйскую, а в чем-то, может быть, даже и распиздяйскую контору и базарю: - Хули, говорю, у вас тут такое? Ишо скажите, что деньги можно лопатой зарабатывать? А этакий пронырливый толстячок, этакий типичный пропойца, который здеся вроде як за начальника был, так вот, он как выпрыгнет из-за своего стульчака, как выскочит, я ажно испугался. И базарит мене етот хер следующую хуйню: - Ты, блядь, кто? Я базарю: - Хуй в польте! Не видишь, бля, кто пред тобой стоит, мать твою за ногу так? А он мне этак нагло отвечает: - Не знаю таких! А я говорю: - Ёптить твою мать! За ногу блядь! Я ж у вас в ентой грёбаной фирме ишо год назад усю проводку на хуй поменял. И ты, толстая пропитая харя, мене ишо возмущался, чё я, дескать, шибко обои ваши крошу. А я те, зараза такая, не помнишь чё ли, матом погрозил! А он говорит: - Ах, как же! Я вас помню! Вы – тот ишо негодяй! Я говорю: - Сам ты, блядь, негодяй. От такого-то и слышу. Пидор, блядь, тот ишо!.. А ентот мистер-твистер, хуев министер мене этак предвзято отвечает: - Ну и чё вам здеся опять надобно? А я говорю: - Хуй же ты в польте! По другому и не скажешь! Я ж, мать твою за ноги так, объяву ни за красивые глаза вашу прочитал… А он меня этак нагло перебивает: - А на хуй, говорит, вы ее прочитали? Я говорю: - Негодяй же ты, блядь! Ишо издевается! Я ж, мать твою за коромыслу так, ни из-за красивой твоей пропитой хари сюды припёрся… А он опять меня этак некрасиво, пидор, перебивает: - А из-за чего же вы, разрешите полюбопытствовать, негодяй, блядь, этакий, сюды припёрлися? Я говорю: - Ты чё, блядь, издеваться вздумал? Негодяй - ты у нас! Объяву напечатал, а теперь с глаз долой! Пидор, блядь, тот ишо! Еще и с харей пропитой! А он говорит: - Извините-с, монтеры нам вовсе ни к чему! На хуй они нам не нужны, эти ваши монтеры! И ишо ножкой этак по-пидорски шаркает, дескать, извини-подвинься, но монтеры нам на хуй не нужны. Я говорю: - Ты чё, блядь, охуел? А он этак нагло, ишо и с пропитой харей, отвечает: - Да-с, ваше сиятельство! Я, ежели хочете знать, охуел! Чрезмерно-с! Я говорю: - Пидор же ты с толстой харей! Плюнул я на ихний на пол и пошел прочь. А торгашей ентих ваще убивать надо… |
проголосовавшие
комментарии к тексту: