Литература

Когда левый факт толкает правый, когда первая рука не желает слушаться вторую – я выхожу на эстокаду ост и принимаюсь за вязание. Это моё предназначение. Я переодеваюсь в светлый атласный халат с черными розами.Мне скучно.Мне уже все равно. Я стал мечтать о самоубийстве.

В моей комнате темно от горящей свечи. Невидимая рука крепко взяла меня за яйца. Ее зовут Валентина Михайловна – почему-то именно так она представилась, вместе с отчеством, должно быть, просто по привычке, хотя может быть и нет. Медвежье отчество мне не нравится. И не только отчество. Но я терплю. Целое поколение ее ровесниц сходило с ума по этой пластмассовой шлюшке - одна из первых ласточек Запада. Она почему-то напоминала упавший в лужу нарезной батон. Вся обрюзгшая, ебало в складках… ах, ебало и дискурс… старуха в общем. Она успела привыкнуть к моим выходкам. Ведь еще совсем недавно я был одержим идеей снять гипсовый слепок своей головы - что-то вроде полого сосуда - нассать туда и надрочить и все это дело заморозить. Т.о. должна была получиться точная копия моей головы из оледеневшей спермы и мочи.

Вся моя теперешняя жизнь – это просто попытка отоспаться после бессонных ночей в бабушкином доме. Я мочусь, мучительно и долго мочусь в туалете фиолетовой забегаловки, где собираются только безнадежные неудачники, воробьи и библейские персонажи. Я не люблю мужские туалеты. Впрочем, я и женские не люблю. Я люблю читать и выгуливать в парке щенка. Развратные старухи, секс с обезьянами, блюющие японки, ставящие друг другу клизмы – это то, что мне нужно. Сам я буддист, но знаете, всем плевать.

Мама моя, Зоя Павловна, работает в нашей читальне (библиотекой даже это не назовешь по причине малого выбора книг) библиотекарем. Вот она стоит со сбитыми волосами. А вот она ведет рукой вниз, к темному треугольнику. Берет рецепты двумя пальчиками. Ногти акриловые, зеленые, сантиметра четыре каждый. Интересно, как она такими птичьими лапами жопу вытирает? А дрочит как?

Еще у меня есть сестра. Она тоже живет по соседству. Ах, у меня есть сестра с солнечными, светло-карими, золотыми глазами. У вас нет таких сестер. Я давал ей читать поразившие меня книги, гуляя по московским улочкам, обсуждали описанное в них и сравнивали впечатления. На ней было белое платье в мелкий цветочек, в руках - большой смирный кролик. Охрененные ножки в светлых колготках, идеально прямые, с красивыми коленками, в синяках и ссадинах от тренировок на малых скалах. Натуральная блондинка. Она постепенно проникалась мной и, в конце концов, между нами возникло, что-то большее, чем просто юношеская влюблённость. Единственное, что портило ощущение блаженства это запах из ее рта, хоть она и жевала активно жвачку. Что-то гнило у нее под языком. Но зато сперму она глотала всю до последней капли, будто грязная нищенка, загибающаяся от голода. И так раз в неделю. Иногда чаще. Блядская старая жопа, я думал она раскромсает мой старый обрубок своей вставной челюстью!

Я знаю, дух леса живёт и питается колкими тенями, что сулит нам закат. Он застыл где-то между теми двумя оттенками зелёного, которые мы никогда не сможем различить. И чем дальше русалки заходят в воду, тем громогласней его молчание. Я смотрю в прошлое и сквозь дымку вижу небольшую светлую аудиторию. Голос из репродуктора заменяет звонок жены с дежурными вопросами. Завязываю себе глаза. Если не вижу я, значит, не видит никто. Передвигаюсь на ощупь. Что-то хрустит. Злокачественный гусар отделился от меня, поднялся в воздух и уже оттуда наблюдал, как сердитый молодой человек в жёлтом, не разбивший в жизни ни одной тарелки, не обидевший ни одной назойливой мухи, хрипел и скалился в волчьем оскале. Собаки бесновались в своих вольерах. Со стороны морга донесся грохот. А я трахался с Хемингуэем. Он вернул меня в нормальную жизнь, в которой, казалось, нет призраков прошлого и смерти. Он был живой, настоящий, заботливый. И он был со мной.

Я разжевывал это тысячу раз, повторю еще раз на всякий случай. Да, я немного инфантильный. Я всегда хотел быть актером, сниматься в независимом кино, вести богемный образ жизни. Я артист, это очевидно. Некоторые называли меня панком, потому что в метро я в любой момент мог помочиться тоннель, но мне это не нравилось. Впрочем, я не объективен. Для иных их собственная моча красивее всех холмов, долин и музеев мира, красивее огня и птиц, красивее гинекологических складок, плюша, птиц и огня.

Если я умру не от кашля, то уж точно — от скуки. У меня на коленях раскрытый ноутбук, и я наблюдаю за жалкими корчами убогих сетевых амеб. Я ебу вас в мозг, блохастые болонки из жеже и чата гей-коннекшен, с фейслинка и бэбээсок. Но поскольку мозгов у вас почти нет, я не могу кончить. Отрываюсь от компьютера. Смотрю в окно. Анюта уже в оранжерее – дурачась, поливает цветы, пропустив шланг между ног. Улыбаюсь. Нормальное занятие для девахи в 19 лет. Зову её пить чай. Достали початую бутылку водки, выпили по чуть-чуть. Потом - потом кармический беспредел и пиздец… я ее ебал. Она приспустила штаны, на ней были чёрные облегающие штаны. Ноги толстые, целлюлитные, с синими прожилками, белые, такие бледно… там всё в складках… жир - жир, лобок нависший над пиздой, чуть волосатый… я тоже спустил широки штаны, хуй стоял как дед мороз… легко вошел в ее разъежженую пизду, ни чо не чувствовалось вроде…слякотно… как - то кончил внутрь… Пару раз даже пришлось проблеваться, нутро воротило жутко. А вот когда кончает Путин, то, мне кажется, он после падает на пол и начинает отжиматься.

Мы лежали в кровати. Под одним одеялом. Было холодно.

- Девяносто пять килограмм…, - сказал она и отвернулась.

Отвернулась. Ладно… Может потом разберусь… Хотя… Хотя ни хуя я не разберусь.

- Да. Ань, слушай, есть ганжа. Дунем? – я резко ухожу от скользкой темы. - Авось подобреешь, спермотоксикозница ссаная.

-Пошёл на хер! - срываясь на визг, завопила она. — Тоже мне, Элвис. Король рок-н-ролла. Богатый и жирный.

- Угу. - говорю я, чешу жопу и ухожу.

Встречая её, я забывал о смерти. Я видел, как дрожали её пальцы на вечном ветру, видел, как распростерты её веки. Она была готова рвануться вперёд, оставив меня одиноким любящим латексом. Ее звали Оля, кажется, и она была старше меня на два года. Низенькая, нос картошкой, тоже в трениках, и плевалась смачно, как мужик. От неё за версту несло Московским Государственным Университетом. Груди были твердыми, небольшими и сочными, будто яблоки. Этакая веселая буренка. С каким аппетитом смотрелась она в зеркало! С какой осторожностью прятала своё сокровище под каракулевый малахай! Как плавно выносила себя на улицу, где давно уже горели жёлтым фонари и летал снег. Я мог находиться в ней часами! Но что-то мешало ей сосредоточится на ебле. Мне никогда не удавалось стряхнуть ее. Я расстроился из-за отсутствия романтики в жизни современного мужчины. Мое волнение плавилось в злобу. Внезапно налетел жуткий ветер и холодильник закачался. Небо стало черным. Она, дуреха, жопой ко мне повернулась, и давай о колено тереться. И вот тогда я вонзил ей в ягодицу шприц....Она скончалась моментально… Она не встала с кровати и не стала смотреться в зеркало в коридоре. Безусловно, сделанный мною шаг был необдуманным, глупым, но, я был не в силах противиться полной луне, оживившей во мне хамоватого гусара.

Вытираюсь, ложусь в кровать и пытаюсь заснуть. Я лежу и представляю себе, как пчелы впиваются в мое тело черными хоботками. У меня на них аллергия. Если укусит пчела, надо сразу сделать укол, иначе лицо раздуется, станет трудно дышать и я умру. Вот блядство...

- Слышь, очкарик! – раздалось у меня под ухом.

При звуке испитого голоса меня передернуло. В гипсовых руках человека в красном балахоне поблескивал топор. Слабо освещенное пластиковое лицо было искажено злобой.

Все прекратили выпивать и посмотрели на меня. И Анатолий Халюк, и симпатичные поэтессы из литературного кружка «Желтый додекаэдр» - все смотрели на меня. Я снял куртку и свитер. Стою. Все смотрят на меня вопросительно. Снял футболку, майку, стою, белею ненакачанным торсом на фоне осенней непогоды, холодно. Опять смотрят. Снял ботинки, джинсы. У меня предчувствие. Именно этот человек даст мне пинка. Остается только плясать, двигаться, двигаться, наносить удары, отскакивать, снова наносить. Мое тело выстреливает сжатым кулаком. Человек треснулся головой о стену. Я сбил его и, кажется, убил. Он лежал неподвижно. Шелковистая чуть влажная кожа, еле заметный сладкий запах пота. Красивые губки, роскошное тело, ноги от коренных зубов, я не вру! Волосы у него торчали во все стороны, как у панка. Черная такая, прямая волосня, как ёршик для бутылок. Может, и вши у него были. Он был просто прекрасен, хотя и отливал синевой. Лизну его в приоткрытые губки. Хорошо ему! А мне каково?

Потом меня долго рвало в туалете, куда меня притащил Анатолий Халюк. Он выгибался агрессивной гармошкой и смотрел на меня одним из тех саркастичных злых взглядов. Я ненавижу этого идиота. Про таких говорят: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царствие Божие». Он был непостижим и неуловим. Он открыл мне глаза на существующий порядок вещей. Он научил меня пользоваться пальцевыми крючками. Потом он отрезал собственный хуй и сожрал его. Потом его обкончали и забыли. А потом он долго работал в пабе под названием "Соси гузлик". Мерзкий парень. Я бы с таким рядом срать не сел.

Все, к черту лирическое отступление. Я бросил в лицо горсть железнодорожной воды и взглянул в большое волнистое зеркало. Дальше всё было как во сне. Я уже практически трещал, преображаясь во что-то новое, несомненно также абсолютно позитивное. Мне показалось, что Бог совсем рядом. Божий лик ни разу не появлялся на телеэкране, но все узнавали Бога, где бы он ни появился. Длинные белые волосы до широких плеч, дурацкие рыжие усы и борода, жесткие глаза под густыми бровями, большие лапы. У Бога болел живот. Мы оба сделали вид, что друг друга не заметили, хотя где-то с месяц назад я набил ему морду на квартирных чтениях у Оли Фоминой. Теперь мы с ним словно братья-близнецы. Мне это лестно.

На часах почти восемь. В коридоре сверкнули две зеленые искры, мохнатое уебище вошло, неслышно перебирая лапами. Оно голодное и злое. Оно смотрело в нашу сторону, и у меня нехорошело внутри. Это, конечно, свинство. Я раскрываю рот для гневной отповеди, но в горле дьявольски пересохло, поэтому остается только кивнуть.

Кого-то выворачивает наизнанку в туалете. Надеваю наушники, в МР3-плеере поет Нина Хаген. Она целует меня в щеку. В первый и последний раз. Было больно. От ее тела пахло розами вперемежку с тиной. Она была стара, и целлюлит уже попортил ее кожу, подкожный жир выступал отдельными кусками, будто вата у слежавшегося матраса. Если такую увидишь перед смертью – сразу поймёшь, что прожил жизнь не зря.

***

Сцена на стадионе залита мистическим светом прожекторов. Мощный всепотрясающий аккорд…Я у микрофона со сверкающей черной гитарой… Перекошенные лица, хрюкающие звуки. Хрюк! Чмок-чпок! Хрюк! Чмок-чпок! Какой-то мужик всем своим внешним видом напоминающий мясника держал плохо вымытый от крови тазик. Кажется, все были счастливы и довольны. У меня даже в ушах зазвенело. Наверно, от счастья. Хотелось глотнуть коньячку и от души посрать.

- Сиська, писька, Робин Гуд, - выкрикнул я и ушел со сцены.

В зале весь народ повскакивал. Обезьяны каменных джунглей в растерянности. «Как?!!» - вскрикивали некоторые. — Кто такой?

Я еще раз прихожу к выводу, что все вы— пидоры, один я — д"Артаньян.

Если вы против детского порно, оставьте свою подпись в комментариях к этой статье.