Живые так давно завидуют мёртвым, что Харон забил - все равно не понять, где теперь аид.
Память, к тому же, начала бить - ну просто слёту. Мнемозина давеча вышла из берегов, и прошлое - ай-ай-ай, саднит.
Так что, закутавшись в свой бушлат, Харон наливает снова и снова. А в голове - то выпускной в гимназии, то прошлогодний чемпионат (кентавры, помнится, выступили совсем херово),
то Манька-дурёха... Говорил ведь тогда, не пей. Лета - хуже дурной палёнки. Разве послушает старика - вот смеялась, а вот уже тень. А ведь я за ней - только что не менял пелёнки.
Была бы сейчас первая девка на весь аид. И старику отрада. Летом могли бы на выходные гонять на Крит, поваляться на солнышке. После работы (рассказывали), отдых - что надо.
Так нет же...
Скупая старческая слеза скатывается по щеке. В стакане, тем временем, плещется то ли вода, то ли водка. Харон почесывает старую ссадину на ноге, и устраивается поудобнее на дне притихшей лодки. |
проголосовавшие
Зырянов |
комментарии к тексту: