Литература

Мы сидели в коридоре и курили. Было самое время повторно бежать за водкой. Вдруг на далёком горизонте, там, где начинаются коридорные двери и кончается узкая полоса света от чудом уцелевшей лампы возник силуэт мохнатого животного. Когда силуэт подошёл вплотную, Роллан зажёг перед его усатой мордой зажигалку. Пёс прищурился и попятился. Роллан сказал:

- Волк!

Я курил трубку.

- Волк! – сказал Роллан, - У меня, короче, есть своя философия.

Роллан выждал сколько следует для эффекта и начал:

- Человек, - начал он, - это падла! Человек везде срёт!

Волк был неразличим в темноте. Я думаю, он нюхал воздух, потому что было слышно, как вблизи кто-то чихает.

- Человек срёт везде! – сказал Роллан с еле сдерживаемым негодованием.

- Ты-то сам не срёшь, что ли? – вдруг сказал рядом волк. В его голосе я узнал своего соседа.

- Сру, - сказал Роллан, - но ничто человеческое мне так не чуждо, как этот гнусный акт!

- Ты смотри сам, - продолжил он после недолгого молчания, - был, скажем, кабан. Он жил себе на воле, бегал. Тут человеку захотелось есть. Он – пых! – и убил кабана. Нет кабана. Бегал кабан, а теперь лежит. Понимаешь?

Кабан чихнул.

- А теперь слушай: съел человек кабана – и посрал!

- Ну? – сказал кабан.

- Что? – удивился Роллан.

Кабан соображал в темноте.

- Был кабан, а стало дерьмо, - пояснил Роллан.

И добавил:

- Человек всегда срёт!

………………………………………………………………………………………

Мы забыли, когда закрывается метро. И кроме того, мы совсем забыли про турникеты.

Наверное, только в московском метро при защемлении человека турникеты издают такие гнусные звуки.

Роллан сказал мне «смотри». Я посмотрел и увидел объявление:

ГРАЖДАНЕ АЛКОГОЛИКИ И БОМЖИ! МЕТРО ЗАКРЫТО!

- Мы, - говорит Роллан, - выходит с тобой алкоголики.

- Давай, -сказал он, - им здесь всё похерим нахер.

И начал ногами ломать заклинивший турникет.

Я не спешил быть солидарным.

Не знаю, кто из нас лучше, но я сложнее.

Она стояла с той стороны турникета, изящная, как толстое полено.

- Тебя как звать, малый? – спросила она юного Роллана. Роллан сказал:

- Роллан.

- Быков?

- Нет - Ромен, - съязвил мой друг.

- А его? – показала она на меня.

- Полуостров Сахалин, - ответил Роллан.

Я поклонился в знак почтения и уважения.

- У меня, короче, есть своя философия, - отозвался Роллан, не прекращая дела.

- Погляди-ка, - облокотилась дежурная на дрожащий турникет, отчего у неё затряслась щека.

- А у него нет своей философии, - показал Роллан на меня.

Я поклонился в знак почтения и умиления.

- У меня тоже своя философия есть. Хочешь, скажу? – сказала дежурная Роллану.

Роллан прислушался.

- Хочу, - сказал он.

- Вот тебе моя философия, пьянь!!!

- Продрало?!

- Небось, мать с отцом за уши-то не драли, вот и вырос здоровый, а ума ни хуя!

Роллан бился вокруг зажатого уха, как шалавый карась. Дежурная свободной рукой достала из кармана свисток и победоносно засвистела Марсельезу. Я сказал:

- Это ни к чему, он и так раскаивается.

Роллан всё ниже пригибал краснеющую голову и иногда стучал ладонью по турникету. Изредка стонал.

- В участке разберутся, - сказала дежурная.

И тут погас свет.

Меня зашатало. В воздухе появились пятна и акварельные зигзаги. Рядом панически звенел свисток дежурной.

Я провалился.

…………………………………………………………………………………………

Очнулся я в полной темноте.

- Я вынес тебя с поля боя, - сказал рядом Роллан, - и жду благодарности.

- Спасибо, - отозвался я.

Слова разносились далеко. Я сидел на чём-то твёрдом и холодном. Мне было страшно.

- В тебе пол тебя – это рюкзак, - продолжил Роллан, - я хочу, чтобы ты знал это.

- В рюкзаке мой интеллектуальный эквивалент, - сказал я.

- Это я, если исчислять меня достижениями мирового разума, - добавил, почувствовав со стороны Роллана волну недоумения. – Ношу для балласта и противовеса.

- А… Я, думал там еда, - сказал мой друг.

Помолчали.

- Вот что, - сказал Роллан, - выкладывай давай свой эквивалент.

Я выложил четыре толстых тома. То есть ровно половину из восьмитомного собрания сочинений Эммануила Канта под редакцией профессора Гулыги.

- И всё? – удивился Роллан.

- Всё, - говорю, - на большее пока не тяну.

Стало слышно, как кто-то вырывает листы из книги.

- Слышишь, - говорю я, - кто-то книги рвёт?

- Я и рву, - говорит Роллан.

Я говорю ему:

- Ты что же, падла, сука, долбоеб…?

Он мне:

- Был эквивалент, а стал топливо.

И поджёг зажигалкой кучку листов.

Стало теплее.

- Помогай, - сказал Роллан и бросил мне четвёртый том.

Кант горел нездоровым зеленоватым пламенем.

От костра окружающая темнота сгустилась ещё больше. Под ногами у нас был тёмный мрамор. Мы находились в самом центре дикого языческого капища. Нас окружали беспросветные джунгли. Рядом ползали заторможенные удавы, и в зелёной листве скрывались разноцветные аборигены. Я слышал где-то по близости спокойное море.

Зверь дал о себе знать унылым шарканьем. Я был готов к нападению.

- Кабан, - предположил я.

Роллан молчал.

Наконец, посланец джунглей вышел на свет. На нём была клетчатая рубашка и потёртые джинсы. Лицо было разукрашено в четыре воинственных цвета: белый, чёрный, красный и жёлтый. В руке он держал бутылку дешёвого портвейна.

- Это что за симулякр? – сказал Роллан.

- Это перформанс, - сказал симулякр.

- Один чёрт. Садись, Перформанс.

Перформанс сел. Он сказал:

- Меня зовут Али.

- Роллан, - сказал Роллан.

- Ромен?

- Нет, блядь, - Барт.

Я закурил трубку, предчувствуя скорую смерть.

- Скажи нам, - говорю, - Али, - где мы и, главное, какими судьбами.

Али сказал:

- Вы на станции метро Кропоткинская. А я здесь оттого, что меня забыли друзья…

И тутАли поведал нам, что он студент-искусствовед, решивший с друзьями восстановить справедливость. А именно: во всех музеях мира античные статуи белые и мраморные. А между тем доподлинно известно, что древние греки их нещадно разукрашивали. И вот Али и его друзья решили сделать перформанс: разукрасить лица, составить петицию и отнести её директору Пушкинского музея. В петиции было сказано, что оставлять статуи белыми по меньшей мере не аутентично и что народ должен знать, что Апполон Бельведерский на самом деле розовый. Но дело было так, что их погнала охрана, поэтому пришлось идти за портвейном, а дальше он не помнит.

- Слушай, - говорю, - Али, а ты был в Риме?

- Нет, - ответил Али, - я был в Новгороде, но это почти одно и то же.

- Ну и как, - спрашиваю, - там?

- Известное дело – благодать.

- Ёб, - сказал я, - твою мать, Роллан!

Роллан отхлебнул дешёвого портвейна и сказал:

- У меня, короче, есть своя философия.

Но тут зажёгся свет, и обнаружилось, что мы сидим в центре зала. Впереди на широкой лестнице суетились две маленькие фигурки, из которых в одной я признал дежурную. Другая была в фуражке, кричала что-то в нашу сторону и предупредительно стреляла в воздух.

…………………………………………………………………………………………

Мы прыгали по рельсам. Бежать не получалось - получалось длинно прыгать. Роллан громко матерился. По стенам тоннеля моргали грязные лампочки.

Выстрелы позади, наконец, стихли. Мы сели.

- Слушай, - говорю, - Али, а какое там небо, в Риме?

Али задумался и говорит:

- Зелёное.

- Сам ты зелёный, - сказал ему Роллан.

- Зелёное! – говорю я, - ты, блядь ни хуя не понимаешь.

- Дураки, - сказал Роллан.

Минуту сидели молча.

- Я, - говорю, - стих придумал.

- Давай, - говорит Роллан.

Я поднялся и прочитал:

…я ответил бы им пустяками, -

мне не надо престижа,

я хотел бы московские камни

видеть в центре Парижа.

И ещё разглядеть с Воробьёвых

из бинокля над дымом

не мохнатых калек-воробьёв бы,

а зелёное небо над Римом.

Я бы сделался местным Мессией,

чтобы перелетать турникеты, -

если хочешь быть большим в России -

будь больше поэта…

Роллан сказал:

- Ну и дерьмо.

- Про турникеты здорово вышло, - добавил Али.

Мы пошли дальше. Вскоре нам встретилась дощечка на стене и на ней небрежная надпись: ТЕЛЕФОН Þ. Телефон был через пару шагов.

Я поднял трубку и говорю:

- Дорогуша, где у вас там главный?

Из трубки ответили:

- Я вам не дорогуша, во-первых. Подождите минуточку.

В трубке прозвучало бодрое мужское «алло!».

- Вы, - сказал я, - кто будете?

- Я, - ответили мне, - буду Иван Иваныч Хуйвпальто, тридцати трёх лет от роду, не женат, но с высшим образованием - окончил мехмат МГУ по специальности небесная механика.

- Вы, - удивляюсь, - стало быть, небесный механик?

- Да, - говорит, - небесный.

- Ребята! – ору в сторону, - У меня тут небесный механик!

- Пойдём, - говорит Роллан, - у тебя от портвейна наступил бесконечный регресс.

- Товарищ небесный механик! – закричал я в трубку, - я всю жизнь мечтал увидеть зелёное небо над Римом! Товарищ! – говорю, - нельзя ли хоть чуть-чуть тут, в Москве посмотреть, какое оно – зелёное небо; хоть бы пару минут, товарищ!

Роллан принялся меня оттаскивать от телефона. Я услышал в трубке:

- Можно, отчего нельзя. Выходи из тоннеля, мы тебе устроим небо… Только поторопись, там скоро поезда пойдут.

Роллан навалился, и я еле успел сказать «спасибо».

Мы шли вглубь. Роллан остановился и сказал:

- Слышите?

- Нет, - сказал я, не останавливаясь.

Тоннель раздваивался. Прямо перед нами был ровный ряд квадратных серых колонн, разделяющих один тоннель на два. В левом ответвлении у высокой платформы стоял синий состав.

Мы взобрались на платформу и побрели вдоль пустых вагонов. Первую бутылку из-под пива мы встретили примерно в середине состава. Ближе к первому вагону число бутылок возрастало.

- Теперь слышите? – сказал Роллан.

В головном вагоне кто-то вяло играл блюз на гитаре.

Мы вошли внутрь. Перед нами среди бутылок с пивом сидел человек в чёрной ковбойской шляпе.

- Короче, - сказал он, перебирая струны, - у меня есть своя философия.

Роллан подавился портвейном. Мне пришлось бить его по спине.

- В метро, - продолжил человек, - водятся динозавры! Я одного только что за водкой отправил.

- Сам-то ты кто? – недружелюбно сказал Роллан.

- Я, - отвечает, - ночной обходчик пути. Работаю здесь.

- А я Роллан, - сказал Роллан.

- Барт?

- Нет, блядь, - Людвиг Витгенштейн.

- Держи, Людвиг, - человек дал Роллану бутылку пива.

Я говорю:

- Нахер нам динозавры? Где тут зелёное небо над Римом?

Роллан говорит:

- Молчи.

- У меня, - сказал он, - короче, тоже своя философия есть.

Но тут сверху проговорили: «Двери закрываются. Берегите пиво».

- Это он, - сказал обходчик.

- Кто? – спросил Роллан.

- Динозавр – кто ещё, - ответил черношляпый и крикнул в тусклую крышу:

- Где водка, рептилия?

- Водка, - сказали сверху, - в наилучшем месте.

- Во мне.

Двери сошлись, и мы поехали.

Али тихо заплакал.

Я говорю:

- Не плачь, Али.

Али заплакал ещё сильнее.

Мы набирали скорость. Как пробелы между словами, мелькали светлые станции. Наконец за окнами наступила непрерывная тьма. Мне стало душно. Мы вбуравливались вглубь земной коры, в тёмную, безысходную глубь; мы неслись вниз, вниз, вниз…

- Куда, - ору сквозь шум, - куда везёт нас этот пьяный динозавр?!

Черношляпый обходчик хотел мне что-то ответить, но тут нас всех накрыла аквамариновая зелень.

Зелень ввалилась в широкие окна. Зелень была ослепительна. Состав остановился, и двери открылись. Мы вышли. Грим на лице Али весь размазался, – он продолжал плакать. К нам подошёл высокий динозавр. Он гремел серебряными колокольчиками и улыбался.

Я закричал, задыхаясь:

- Братцы! Да это ж оно!

- Небо!

- Смотрите – зелёное!

- Зелёное небо над Римом!

- Братцы!